Молотов. Наше дело правое [Книга 2] - Вячеслав Алексеевич Никонов

нового узнали из этого Сталин и Молотов? Когда Черчилль заговорит об этом письме Сталину во время их первой личной встречи в августе 1942 года, советский лидер с трудом его вспомнит, а потом скажет: «Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнется, но я думал, что мне удастся выиграть еще месяцев шесть или около того»[347].

Даже самый надежный источник — «Красная капелла» — неоднократно сообщал противоречивые данные о намерениях гитлеровского руководства и сроках начала войны. «Старшина» — старший лейтенант штаба германской авиации Харро Шульце-Бойзен и «Корсиканец» — старший советник Министерства хозяйства Германии Арвид Харнак 4 апреля утверждали, что до начала войны нужно ожидать германского ультиматума. 24 апреля — акция против СССР уступила место удару на Ближнем Востоке. 30 апреля — окончательно решено напасть на СССР. 1 мая — надо ждать ультиматума, который поможет немцам прояснить перспективы их кампании на Ближнем Востоке. 11 мая — предъявлению ультиматума будет предшествовать война нервов. 14 мая — нападение на СССР отложено. 9 июня — будет ультиматум, нападение отложено до середины июня. 11 июня — решение о нападении принято. 16 июня — все готово к нападению[348]. «Можете послать ваш источник к е… матери. Это не источник, а дезинформатор»[349], — не без оснований начертал Сталин 17 июня Меркулову. Столь же противоречивой была и информация от двойного агента Рихарда Зорге, работавшего в германском посольстве в Японии. Советской разведке не удалось раздобыть ни одного документа о намерениях Германии в отношении СССР. Информация во многом строилась на слухах и отражала реальные колебания в настроениях разных кругов берлинского руководства и распространяемую им дезинформацию.

Развертывание немецких войск было произведено в последние предвоенные недели. Разведуправление НКО еще 1 июня располагало сведениями о сосредоточении 42,6 процента германских дивизий против Англии и 41,6 процента — на Востоке, что оставляло поле для интерпретаций немецких намерений (к 22 июня против СССР будут развернуты 62 процента дивизий вермахта). В последний месяц перед нападением на границу было переброшено больше половины группировки, пехотные подразделения начали выдвигаться за 12 дней, танковые и моторизованные — за 4 дня до нападения, а все подготовительные мероприятия завершились в ночь на 22 июня[350]. О начале войны и сроке нападения (а он неоднократно менялся) невозможно было знать раньше Гитлера, который, как свидетельствовал Кейтель, «окончательную дату перехода границы всегда откладывал на самый последний момент»[351]. Только 17 июня Гитлер подписал окончательный приказ о нападении на СССР — 22 июня в 3.15 по берлинскому времени, а 18 июня информация была доведена до командного состава. Муссолини узнал, что он тоже участвует в войне, лишь 22 июня из письма фюрера.

Разведка показала, что Германия интенсивно, планомерно и всесторонне осуществляла подготовку к нападению на СССР. Но стратегический замысел германского командования средствами разведки не был выявлен, оперативные планы остались неизвестными. Состав вооруженных сил Германии и ее группировки на Востоке достоверно установить тоже не получилось. Реальных оснований для принятия безошибочных решений у Сталина и Молотова не было.

— Оттягивали, а в конце концов и прозевали, получилось неожиданно, — говорил Молотов. — Я считаю, что на разведчиков положиться нельзя. Надо их слушать, но надо их и проверять. Когда я был предсовнаркома, у меня полдня ежедневно уходило на чтение донесений разведки. Чего там только не было, какие только сроки не назывались! И если бы мы поддались, война могла начаться гораздо раньше[352].

Просчет Кремля заключался и в том, что там Гитлера и его команду считали высокопрофессиональными руководителями, просчитывающими все последствия своих действий. В Москве не могли, например, предположить, что можно начать войну с СССР, не производя машинного масла, пригодного для использования в холодном климате, или теплой зимней одежды. Советская разведка сбилась с ног, добывая по всей Европе сведения о начале производства такого масла или овчинных тулупов. Но их не производили! Вообще не могли понять, как Гитлер собирался выигрывать войну. Похоже, он и сам был не в курсе. «Мы не знаем, какая сила стоит за теми дверями, которые мы собираемся распахнуть на Востоке»[353], — сказал он Риббентропу. Разведкой фюрер вообще не заморачивался. Он не воспринимал СССР как серьезную силу, что само по себе опровергает его версию о «превентивном ударе». Как обычно бывало в истории, Россию и ее руководство недооценили. Решение Гитлера напасть на СССР стало его самой роковой ошибкой.

Просчет по срокам, неполная отмобилизованность? «Да, просчет, — признавал Молотов. — Но июнь один уже прошел. Июнь 40-го прошел, и это настраивало на то, что пройдет и июнь 41-го… Мы делали все, чтобы оттянуть войну. И нам это удалось — на год и десять месяцев. Хотелось бы, конечно, больше. Сталин еще перед войной считал, что только к 1943 году мы сможем встретить немца на равных»[354]. Однако все понимали, что этот срок для подготовки стране не был отпущен. Степень мобилизационной готовности войск была высокой. 8 марта Политбюро утвердило постановление о призыве на военные сборы 975 тысяч человек под видом «больших учебных сборов». 12 мая Жуков и Тимошенко были приглашены на встречу со Сталиным и Молотовым. После нее началось выдвижение к западной границе 16, 19, 21 и 22-й армий, готовилось выдвижение 20, 24 и 28-й армий. Всего на Западный театр военных действий из Северо-Кавказского, Приволжского, Уральского, Харьковского, Забайкальского военных округов выдвигалась 71 дивизия. 19 июня был дан приказ вывести полевые командные пункты фронтовых управлений Прибалтийского, Западного и Киевского особых военных округов, маскировать аэродромы, воинские части, парки, склады и базы, рассредоточить самолеты на аэродромах[355].

Так, может, Москва действительно готовилась первой начать войну?

— Такой план мы не разрабатывали, — утверждал Молотов.

— Но тогдашняя официальная доктрина была: воевать будем на чужой территории, малой кровью.

— Кто же может готовить такую доктрину, что, пожалуйста, приходите на нашу территорию и, пожалуйста, у нас воюйте?[356]

Мнение о том, что СССР готовил превентивную войну против Германии, первым высказал Гитлер в обращении к армии 22 июня 1941 года. Но в немецком Генштабе не только не предсказывали превентивного удара, но даже сожалели, что «русские не окажут нам услугу наступления»[357]. Гитлер в принципе не мог превентивно отвечать на опасность, о существовании которой ни он, ни его военные даже не подозревали. Фельдмаршал Манштейн подтверждал: «22 июня 1941 года советские войска были, бесспорно, так глубоко эшелонированы, что при таком их расположении они были готовы только для ведения